Голикова Т.А. ТЮРКСКАЯ АНТРОПОНИМИЯ. (Обзор).
Антропоним не только выражает точку зрения номинатора на именуемое лицо, но и сам является объектом оценки (социокультурной, этнической, конфессиональной, эстетической и др.) со стороны носителей языка.
Современное русское, и шире - европейское, личное имя воспринимается как знак, максимально отвлеченный от свойств его носителей, не характеризующий, условный. Личное имя, нехарактеризующее человека по его личным свойствам, противопоставлено прозвищам - антропонимам, дающим оценку именуемому лицу, а также интернет-автоникам, представляющим «свернутые» автохарактеристики. Субъективное восприятие личного имени определяется прежде всего эстетическим критерием: благозвучием (ассонанс, наличие сонорных и т.д.), культурными и другими ассоциациями, составляющими семиотический ореол имени.
Тюркский ономастикон[1] в меньшей степени подвергся изменению под влиянием историко- и социокультурных факторов, сохранил древние традиции имянаречения. В тюркских культурах установки номинатора, дающего имя лицу, наиболее ярко проявлялись в интенциональных именах: именах-благопожеланиях, именах-оберегах - «плохих именах», данных «хорошим детям». При всей расплывчатости границ традиционного тюркского именника следует подчеркнуть наличие следующих констант. Анализ списков имен тюркских народов свидетельствует о присутствии в них значительного пласта а) заимствованных монгольских, иранских, персидских, а также современных европейских имен, б) имен в настоящее время неэтимологизируемых, в) собственно тюркских имен, не меняющихся и сохраняющихся во времени порой в течение двух-трех столетий.
Формирование и развитие антропонимической системы тюркских языков напрямую связано с культурными традициями древних тюрков. Поклонение явлениям природы, тотемистические и анимистические представления стали частью духовной культуры. В именах того периода существовала неразделимая связь «предмет - имя - человек», которая позволяла рассматривать имя как часть личности. Особенности антропонимического узуса в традиционной тюркской культуре обусловлены мифическими представлениями о природе имени: отождествлением имени и его носителя или убеждением в существовании сокровенной связи между именем и человеком, верой в способность имени «замещать» человека; имя является неким вечным знаком, которое соединяет его носителя с предками и потомками, т.е. становится знаком бессмертия человека, рода и т.д. В тюркском языческом именослове основное место занимают две формы воззрений - тотемизм и анимизм, которые стали базой для дальнейшего развития антропонимической системы тюрков.
Имени ребенка в традиционной тюркской культуре придавалось большое смысловое и символическое значение: ат коркушту учурлу неме (алт. «имя имеет очень большой смысл»). Получить право наречь младенца означало удостоиться высокой чести. Предоставление этого права выражалось определенным символическим действием.
В настоящее время активно развиваются темы татарской антропонимии.
Работа М.З. Валиевой (2) посвящена выявлению этнолингвистических пластов татарских женских личных имен, их группированию по лексико-семантическому признаку и рассмотрению особенностей образования. Первая глава «Этнолингвистические пласты татарских женских имен» посвящена исследованию генетических слоев татарских женских имен. Выявляются общеалтайский, древний общетюркский, общестаротюркский, старотатарский и заимствованный пласты.
К новым татарским именам М.З. Валиева относит татарские женские личные имена, отражающие происходящие в стране исторические, общественно-политические и культурные события. Их основу составляют понятия, обозначающие, как правило, приятные явления в жизни человека или всей страны: Ирко (ласка), Свмбел (цветок гиацинт), Энже (жемчужина) и т.д.
Глава вторая «Лексико-семантические особенности татарских женских личных имен» освещает некоторые проблемы, связанные с мотивами выбора имени для ребенка. Обычно при выборе имени для ребенка решающую роль играют лингвистические и экстралингвистические факторы, прослеживается связь мотивов наречения с общественно-историческими событиями. В работе приведены материалы сравнительного анализа женских имен в тюркских и нетюркских языках.
В третьей главе «Композиционные особенности татарских женских личных имен» рассматриваются способы образования татарских женских личных имен и фонетические преобразования характерные для них.
В параграфе «Семантические основы татарских женских личных имен» татарские женские имена рассматриваются в двух подразделах: татарские женские личные имена, образованные при помощи аппелятивных слов; татарские женские имена, образованные с помощью других онимов. Среди последних выделяются следующие разновидности: а) имена, образованные от определенных этнонимов и которые подчеркивают принадлежность к данному этнониму; б) имена, образованные с помощью других ономастических единиц.
В параграфе «Отражение фонетических особенностей в структуре татарских женских личных имен» рассматриваются фонетические изменения, происходящие при образовании татарских женских личных имен. В параграфе «Лексико-грамматическое строение татарских женских личных имен» рассматриваются аффиксы, участвующие в образовании имен и способы образования сложных имен.
В четвертой главе «Динамика татарских женских личных имен» на основе работ В.Д. Бондалетова, В.А. Никонова, Г.Р. Галиуллиной и др. прослежена динамика использования татарских женских личных имен во второй половине XIX в., в XX в. и в начале XXI в. в городской и сельской местности.
В результате сравнительного изучения городского и сельского именника исследовательница делает вывод о том, что процесс обновления антропонимической системы в городской среде происходит быстрее. Это явление отражается даже в именнике XIX в. Изменения, происходящие в обществе, в городской антропонимике отражаются наиболее полно. Например, в 1946-1966 гг. имена-аббревиатуры особо активны в городе, в сельской местности встречаются довольно редко, имеются лишь единичные случаи. В сельской местности в последнее десятилетие XIX в. отмечается большая активность татарских женских личных имен, состоящих из трех компонентов. В XX в. имена, состоящие из трех компонентов в Казани не встречаются, а в сельской местности, хотя и реже, но продолжают использоваться. В сельской местности гораздо реже, чем в городе используются имена, заимствованные из русского и западноевропейских языков. В антропонимической системе Апастовского района отражены диалектные особенности, что характерно для периода XIX и начала XX в. В последние годы наблюдается возврат к некоторым женским именам, которые были популярны в XIX - в начале XX вв., но затем вышли из употребления. Это такие имена, как Эминэ, Фатыйма, Камилэ и др. Данное явление одинаково характерно как для города, так и для села.
Диссертационная работа Г.С. Хазиевой (3) посвящена историко-лингвистическому анализу татарских мужских личных имен. В диссертации выявлены лексико-семантические, структурно-словообразовательные особенности татарской мужской именной системы, этнолингвистические пласты основ анализируемых имен, с учетом изменений в результате воздействия языка, культуры, общества и т.п. Через призму генетических пластов и подпластов татарской мужской антропосистемы рассмотрены лингвоисторические контакты разносистемных и родственносистемных языков. Также рассмотрены традиционные и современные мотивы имянаречения, проведено сравнение с другими тюркскими языками (казахским, башкирским, турецким, азербайджанским и др.). Проведены наблюдения наиболее продуктивных татарских мужских имен и тенденций их развития, сделана попытка выявления социальной дифференциации антропонимикона в городской и сельской местностях.
Исследование древнетюркского подпласта показало его неоднородость в мужских именах, составляющих общий компонент для татарского, казахского, башкирского, туркменского, узбекского, турецкого и для других тюркских языков. Древнетюркские мужские личные имена отличаются прозрачностью семантики их основ. Они чаще всего двусоставны и содержат компоненты, в которых отражены культ неба, солнца, луны, названия животных и птиц.
Г.С. Хазиева отмечает, что антропокомпоненты и антропоформанты древнетюркского пласта мужской именной системы в тюркских языках мало подверглись изменениям. Старотатарский пласт в татарской мужской именной системе представлен булгарскими, кыпчакскими, огузскими антропоформантами и антропокомпонентами. Булгарский подпласт мужских личных имен представляет многочисленную группу в татарском именнике: Алып (алып «большой»), Балкыш («сияние»), Имән («дуб»); отглагольные мужские личные имена, выраженные именными и залоговыми формами глагола: Ирбулсын (ир «мужчина» + булсын «пусть будет»), Килбай (кил «приходи, явись» + бай «богач; богатый»), Уразбак (ураз «счастье» + бак «смотри») и т.д.
К кыпчакскому подпласту отнесены такие имена, как Агиш (ак «белый» + иш «напарник, друг»), Байиш (бай «богатый» + иш «напарник, друг»), Ардак («нежность; дорогой»), Иртуган («мальчик родился»), Кайчура (кай «сильный» + чура «юноша; работник») и т.д.
Огузский подпласт представлен следующими именами: Аслан «лев», Курд «волк», Куртай (курд «волк» + ай - ум.-ласк.), Курташ (курд «волк» + аш – ум.-ласк. аф.) и т.д., также отглагольными именами, выраженными неличными формами глагола: причастием прошедшего времени (–мыш/меш: Сатылмыш «проданный», Иртумыш ир «мужчина» + тумыш «родился»), (дык/-дек: Табылдык «найденный»), именем действия (-мак/-мәк: Бармак «идти», Тумак «родиться»).
Новотатарский пласт мужских личных имен появляется в именнике в начале XX в., на основе благозвучных и положительных по семантике татарских слов: Ирек («свобода»), Илгизәр (ил «страна», гизәр «странствующий»), Айгиз (ай «месяц, луна», гиз «странствуй»), Ялкын («пламя»), Дулкын («волна»), Очкын («искра»), Ант («клятва»), Юлдаш («спутник»), Тырыш («старательный, прилежный, усердный»). Этот пласт пополнился также за счет новотатарских мужских личных имен, образованных при помощи причастия будущего времени и глагола будущего времени изъявительного наклонения: Туктар «остановится», Таймас «не отклонится (от намеченного пути)», Илтөзәр «страну будет строить», Алмас «не возьмет», Сөярбәк «любимый князь» и т.д. Появление в реестре новотатарского пласта имен явилось новшеством антропонимической системы татарского языка, и их дальнейшее функционирование заметно увеличило национальный фонд личных имен.
Исследуя семантику и структуру антропонимов татарского языка, Г.Р. Галиуллина (4) выдвигает гипотезу о том, что татарская антропонимия представляет синтез тюрко-татарской, восточной, русской и европейской лингвокультурных традиций и развивается, трансформируясь под влиянием лингвистических и экстралингвистических факторов, по тем традициям, которые заложены в древнетюркском имянаречении. Культура татарского народа имеет симбиотический характер: основывается на тюркских традициях, вобрала в себя элементы исламской культуры, испытывает сильное влияние запада через русскую культуру.
Антропонимия татарского языка рассматривается с позиции языковой национальной личности с привлечением лингвистических, социально-культурных и исторических фактов. В диссертационной работе выявлены узловые моменты проявления национально-культурной специфики татарской антропонимии, рассмотрены языковая семантическая характеристика антропонимической лексики татарского языка и ее культурный статус, указаны способы организации мышления, приведшие к возникновению и распространению антропонимической лексики.
Г.Р. Галиуллина приходит к выводам о том, что тюрко-татарская традиция имянаречения формируется в анимистических и тотемистических воззрениях, которые стали базой для дальнейшего развития антропонимической системы татар. Часть антропонимов и имяобразующих компонентов проходят этап эволюции: от прямого денотативного значения – к метафорическому, ассоциативному значению, которое на последующих этапах развития антропонимии становится доминирующим. Именно в период доисламского имянаречения была заложена связь в семантике тюрко-татарских имен: «денотативное значение – ассоциативное значение – семиотическое значение/знак». Живая семантическая связь тюркского личного имени с соответствующим апеллятивом постепенно исчезла. Архаические формы мышления, нашедшие свое отражение в именах, не ушли в прошлое, они присущи, в незначительно измененных вариантах, мышлению и психике современных татар. Анализ имен показал, что мифологические верования, отраженные в архаичных тюрко-татарских именах, проявляются и на современном этапе развития национального ономастикона.
Продолжение древнетюркских традиций наблюдается и в лингвистической структуре современной татарской антропонимии. В частности, истоки таких особенностей, как рифмование имен, двух-, трехсложная слоговая структура, имяобразующие модели, малокомпонентность, компактная структура составных имен существовали в древнетюркском именослове. Рассмотрение современных продуктивных антропонимических моделей позволило прийти к выводу, что сложные имена в современном татарском языке образуются по древнетюркским традициям имяпроизводства.
Распространение мусульманских имен в антропонимическом пространстве шло в несколько этапов, что говорит о постепенном укоренении восточной традиции. В лингвистической структуре именника татар под влиянием восточной традиции развивалось фонетическое варьирование, предпосылки которого были заложены еще на ранних этапах развития тюрко-татарского антропонимикона. Выражение категории рода в антропонимиконе татарского языка осуществляется грамматическими и лексическими средствами. Если выражение рода лексическими средствами заложено еще на ранних стадиях формирования тюрко-татарского антропонимикона, то участие в этом процессе грамматических средств – результат проникновения восточных традиций.
Говоря о формировании современной антропонимии татар, Г.Р. Галиуллина отмечает, что большую роль в этом процессе сыграли экстралингвистические факторы. В ходе исследования выявлено, что привлечение новых лексических единиц в антропонимическое пространство осуществляется по основным мотивам имянаречения, заложенным веками ранее. Проникновение антропонимических знаков русской и западной культуры прошло в несколько этапов, каждый из которых имеет свои особенности в лексическом, в фонетическом и структурном аспектах (появились новые сочетания звуков в составе имени, проникли акцентологические особенности и имяобразующие элементы русского языка). Под влиянием русской и западной культур имянаречение нашло новые возможности реализации.
Таким образом, заключает Г.Р. Галиуллина, современная татарская антропонимия развивается в трех направлениях: во-первых, наполняясь новой семантической и функциональной нагрузкой, продолжается тюрко-татарская традиция, которая является основополагающей в развитии антропонимической системы; во-вторых, в новых направлениях развивается восточная традиция, пришедшая в татарское национальное пространство с принятием ислама; в-третьих, активизируется русская и через нее европейская традиции, впоследствии синтезирующиеся с национальными традициями имянаречения. Благодаря тому, что татарский народ сумел заимствовать и адаптировать положительные стороны разных лингвокультур, в трудные периоды исторического развития сохранилась историческая память народа и на ее основе национальные традиции укрепились и развиваются дальше. Культурные и языковые коды, которые сохраняются в памяти народа, являются решающими при возврате ранних традиций, но на каждом историческом периоде наблюдается воздействие других дополнительных факторов и лингвокультурных традиций. В современной татарской антропонимии вышеназванные лингвокультурные традиции теснейшим образом переплелись и сформировали особую антропонимическую картину мира.
Типы карачаево-балкарских антропонимов исследует Б.Х. Мусукаев (5). Большинство исконно карачаево-балкарских личных имен в своей семантике содержали названия-характеристики и имели следующие особенности: социальное положение, род занятий, пристрастия, пожелания родителей, физические и другие особенности личности: Биченчи «косарь», Бегеуюл «стражник», Къойчу «овцевод», Мараучу «охотник», Сабанчы «земледелец», Чепкенчи «мастер по изготовлению черкесок», Езден «уздень, свободный общинник», Абрек «изгой, абрек, разбойник», Къазакъ «представитель низшего сословия», Чагар «крепостной крестьянин», Чанка «представитель аристократического сословия», Гитче «маленький», Кеккез «синеглазый», Къарачач «черноволосый», Сары «рыжий, светлый», Сокъур «кривой, слепой», Пелиуан «силач», Къатхан «сухопарый, сухощавый», Огъурлу «добрый», Чомарт «щедрый» и т.д.; пожелательные имена: Насыплы «счастливый», Башчы «предводитель», Эртуу «родившийся мужественным», Бийче «княгиня», Акъбийче «белая княгиня», Ариука «красивенькая», Алтынчач «златовласая», Акъбоюн «с белой шеей», Чыракъ «лампа, фонарь», Шекер «сахар» и т.д.
Среди карачаево-балкарский антропонимов немало и таких, которые этимологически непрозрачны с точки зрения современного состояния языка. Они выступают как личные имена и фамилии: Алас, Албот, Алчагъыр, Апалай, Асан, Ахай, Байда, Бакку, Балакку, Бараз, Батча, Бата, Бауа, Биджи, Борча, Боташ, Бурхан, Габа, Гадий, Гебек, Гочия, Гурту, Гыллы, Гюлюй, Жангураз, Жаппу, Жеке, Жетиш, Кожук, Кыпык, Кючмен, Къайта, Къарча, Къурта, Къурша, Маглу, Мокъа, Мечю, Отар, Сотта, Тамма, Таттуука, Тотук, Тотурукъ, Умма, Хоса, Чабдар, Чопан, Чубакъ и т.д.
Большое место среди карачаево-балкарских антропонимов занимают арабо-персидские имена, которые имели широкое распространение на всем мусульманском Востоке: Мухаммад, Ахмат, Азрет, Рахмат, Иман, Фатимат, Зайнаф и др.
В карачаево-балкарском языке, как отмечает Б.Х. Мусукаев, функционируют антропонимы из других соседних языков. Личные имена кабардинского происхождения: Паго «коротконосый», Нашхо «сероглазый», Апша «запястье, сильный», Апашокъа «кольчуга», Шимауха «всадник счастливый», Хакеша «собака, поджимающая хвост» и др.; имена осетинского происхождения: Гуппой «хохлатый», Мысака «изобретатель, сочинитель, выдумщик», Геруз «ремень» и др.; из других соседних языков: Азнауур (груз.) «свободный», Апсуа (абхаз.) самоназвание абхазцев, Бийчо (груз.) «парень», Эристау (груз.) имя правителя в Грузии, Шауарден (груз.) «сокол» и т.д. В советский период в карачаево-балкарский язык влилось много антропонимов из русского или через русский язык: Николай «победитель», Михаил (др.евр.) «подобный богу», Валерий (лат.) «здоровый», Лариса (греч.) «чайка», Елена (греч.) «свет, сверкающая», Зоя (греч.) «жизнь», Марина (лат) «морская», Валентина (лат.) «здоровая» и т.д. Среди имен, перешедших из русского языка немало и усеченных антропонимов – Лена, Миша, Володя, Зина, Рита и др.
Таким образом, делает вывод исследователь, разряд карачаево-балкарских антропонимов многослойный, состоит из исконно карачаево-балкарских (тюркских) основ, непрозрачных и заимствованных из соседних языков имен.
Личные имена кумыков исследует Н.Э. Гаджиахмедов (6). Как и другие тюркские антропонимиконы кумыкская система формировалась в течение длительного периода в своеобразных историко-географических и лингвистических условиях. В кумыкском антропонимиконе исследователь выделяет следующие этнолингвистические пласты: общеалтайские личные имена, включающие древние имена - собственные и составные компоненты имен, характерные для большинства языков алтайской группы, - тюркского, монгольского, тунгузско-маньчжурского; булгарские имена; древнетюркские имена и их компоненты; старокумыкские имена, в основе которых лежат геофорные (перекликающиеся с различными топонимическими, географическими реалиями) имена; имена, заимствованные из арабского языка; имена, заимствованные из персидского языка; имена, заимствованные из русского и через него из европейских языков.
Под влиянием русской антропонимической системы у кумыков применяется трехчленная антропонимическая модель «имя + отчество + фамилия»: Рашит Нурмагомедович Гаджиахмедов, Асият Анваровна Мусаева. Новокумыкские имена: Гезел «красивая», Аривжан «красивая душой», Аривзат «красивая», Гиччикъыз «маленькая девочка», Алтынчач «золотая коса», Гюлбет «лицо-цветок», Инчегюл «тоненький цветок» и др.
Современная кумыкская антропонимическая система сохраняет пратюркский «костяк» - саму структурную организацию пратюркской антропонимической системы с ее семантической структурой, с ее материальными составляющими - антропонимическими единицами (т.е. реальными односоставными личными именами и компонентами сложносоставных имен).
Таким образом, заключает Н.Э. Гаджиахмедов, у кумыков практически нет имен, заимствованных у других соседних народов. Значительное число заимствованных имен тюркского происхождения имеется у всех нетюркских народов Северного Кавказа. Наибольшее их число (более половины от общего числа) имеется у соседних с кумыками народов - аварцев и даргинцев. Заимствованные имена арабского (реже - персидского) происхождения имеются у всех без исключения народов Северного Кавказа. Наибольшее их число - у народов Дагестана, что можно частично объяснить более ранним принятием этими народами ислама по сравнению с соседними народами. Столь высокий уровень заимствований можно объяснить многовековым политическим и этнокультурным доминированием тюркской цивилизации в Евразии. Это относится и к доминированию тюркских языков - языков межнационального общения. Что касается Северного Кавказа, то такой безусловно доминантной культурой вплоть до 17 в. была культура кавказских тюрок - хазар, алан, булгар и их потомков на Кавказе - современных карачаевцев, балкарцев и кумыков.
Материалом исследования З.М. Раемгужиной (7), целью которого стало комплексное изучение башкирского антропонимикона, послужили имена собственные башкирского языка.
Первая глава «История зарождения и становления башкирского антропонимикона (аспекты исторической стратификации)» состоит из трех разделов. Древнетюркский пласт антропонимии включает хунно-булгарский, огузо-печенежский и кыпчакские пласты. В разделе «Древнебашкирские имена собственные» освещены исторические условия формирования ядра башкирского народа. Самые ранние сведения о башкирах, о территории их расселения, верованиях имеются у Ибн-Фадлана. Мусульманство и, как следствие, смена идеологии и отношения к миру вызвали смену антропонимических традиций. Башкиры, принимая новую веру, однако, долгое время, сохраняли свои языческие имена.
Таким образом, в именах доисламского периода отражается духовная, мировоззренческая и социальная история древних башкир – их верования и предрассудки, их зависимость от сил природы, а также субъективное объяснение окружающего объективного мира. Эти мотивы имянаречения, с окончательным принятием ислама, имеют тенденцию в известном смысле к ослаблению; при этом различно и их количественное соотношение в сегодняшнем именнике – в большей степени в сравнении с другими тюркскими народами, они сохранились у башкир.
