ЛИНГВИСТИКА ОНЛАЙН
Понедельник, 14.10.2024, 01:17
Приветствую Вас Гость | RSS
Главная Т.А. ван Дейк и В. Кинч. Стратегии понимания связного текстаРегистрацияВход
МЕНЮ
ПОИСК
КАЛЕНДАРЬ
«  Октябрь 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123456
78910111213
14151617181920
21222324252627
28293031
СТАТИСТИКА

Онлайн всего: 2
Гостей: 2
Пользователей: 0

Глава I. К СОЗДАНИЮ МОДЕЛИ СТРАТЕГИЧЕСКОЙ ОБРАБОТКИ СВЯЗНОГО ТЕКСТА[1]

1.1. Исследование связного текста

1.1.1. История вопроса. В последнее время в ряде гуманитарных и социальных наук возрос интерес к изучению связного текста, или дискурса. Интерес к проблеме, возникший на рубеже 1970-х гг., имеет давние истоки. Более 2000 лет назад в классической поэтике и риторике были разработаны структурные модели текстов, относящихся к поэзии, драме, политике и праву (Weliek, 1955; Wimsatt & Brooks, 1957; Lausberg, 1960; Corbett, 1971). Разработанная классической риторикой концептуальная система оставалась непревзойденной вплоть до распространения структурализма в лингвистике, поэтике и антропологии в конце 1960-х гг. Структурализму на более раннем этапе предшествовали так называемый русский формализм (Erlich, 1955) и чешский структурализм (Ihwe, 1972; Сuller, 1975), возникшие в период между двумя мировыми войнами. Так, работа русского фольклориста Владимира Проппа, посвященная исследованию русских сказок (1928), стала примером структурного подхода к повествованию, который спустя 30 лет взяли на вооружение французские антропологи и исследователи литературы: Леви-Строс, Барт, Бремон, Тодоров, Греймас и др.; затем этот подход стали использовать в психологии, в работах по грамматике рассказа (Rumelhart, 1975; van Dijk, 1980a). Хотя с точки зрения современной лингвистики и психологии классические и структуралистские теории связного текста не отвечают требованиям эксплицитности, все же многие их теоретические положения сохраняют свою значимость и по сей день.

1.1.2. Лингвистика текста. До начала 1970-х гг. американская лингвистика редко выходила за рамки предложения. Господствующая генеративно-трансформационная парадигма сосредоточивалась на фонологических, морфологических, синтаксических, позднее—на семантических структурах контекстно-свободных предложений или предложений, изолированных от текста, совершенно игнорируя раннюю основополагающую работу по анализу связного текста (Harris, 1952). Интерес к лингвистическому изучению дискурса проявляли в основном представители менее влиятельных школ, таких, как тагмемика (Pike, 1967; Grimes, 1975; Longacre, 1976), которые разрабатывали методы анализа дискурса, необходимые для полевых исследований бесписьменных языков. Европейская лингвистика, в особенности в Англии и Германии, оказалась более тесно связанной со структуралистской традицией, которая не стремилась к четкому соблюдению границ лингвистики вообще и предложения в частности (Наlliday, 1961; Hartmann, 1964; 1968; Harweg, 1968;

Petofi, 1971; van Dijk, 1972; Dressler, 1972; Schmidt, 1973). И действительно, некоторые из этих исследований связного текста проводились на стыке грамматики, стилистики и поэтики (Leech, 1966; Crystal &Davy, 1969). Первоначально теоретические предположения, основанные на том, что грамматика должна объяснять системно-языковые структуры целого текста, превращаясь, таким образом, в грамматику текста, оставались декларативными и по-прежнему слишком близкими по своему духу генеративной парадигме. Однако вскоре и грамматика текста, и лингвистические исследования дискурса разработали более независимую парадигму, которая была принята и в Европе и в Соединенных Штатах (van Dijk, 1977a;

van Dijk & Petofi, 1977; Dressler, 1978; Sinclair & Coulthard, 1975; Coulthard, 1977 и др.; в качестве обзорного и вводного материала см.: de Beaugrande & Dressler, 1981; de Beaugran-de, 1980).

Более или менее параллельно с этим направлением, после ранних работ по тагмемике, в американской лингвистике обнаружилась тенденция в сторону тексто и контекстно-зависимого анализа, проявившаяся в рамках так называемой функциональной парадигмы (Givon, 1979a).

1.1, 3. Социальные науки и анализ связного текста. На рубеже 1970-х гг. исследование дискурса приобрело еще большее значение, после того как было осознано, что анализ языка не должен ограничиваться грамматическим анализом абстрактной или идеальной языковых систем, но эмпирическим объектом лингвистических теорий должно стать актуальное использование языка в социальном контексте. В частности, в социолингвистике не только пробудился интерес к изучению социальной вариативности языкового употребления, но и возросло внимание к его разнообразным формам, таким, как словесная дуэль и повествование (Labov, 1972а, 1972Ь).

Эти работы пересекались с аналогичными исследованиями в антропологии и этнографии, где структурный анализ мифов, сказок, загадок и других форм устного творчества подготовил почву для более широких исследований способов коммуникации в различных культурах (Gumperz & Hymes, 1972; Bauman & Scherzer, 1974; Sanches & Blount, 1975).

Наконец, можно отметить также общую тенденцию к изучению речи в естественных условиях и в микросоциологии, где этнометодологические принципы исследования применялись к повседневному и разговорному общению (Sudnow, 1972; Sacks, Schegloff & Jefferson, 1974; Schenkein, 1978). Анализ разговора приобрел такую популярность, что его стали отождествлять с анализом дискурса, и его значение в современной лингвистике существенно возросло (Frank, 1980; Coulthard & Montgomery, 1981).

1.1.4. Психология и искусственный интеллект. Следуя преобладающему генеративно-трансформационному направлению, представители психологии и психолингвистики не решались признать значимость дискурса для изучения языкового восприятия. Ранние психолингвистические модели 1960-х гг. ограничивались синтаксисом или семантикой изолированных предложений (С lark &Clark, 1977; Fodor, Bever & Garrett, 1974).

И здесь опять-таки в начале 1970-х гг. произошла перестройка парадигмы. Растущий интерес к проблемам семантической памяти привел к использованию данных дискурса и к созданию первых вариантов  когнитивной  модели  понимания связного текста (Kintsch, 1972, 1974; Bower, 1974; обзор других работ см. в гл. 2). В то же время представители педагогической психологии, осознав, что обучение часто происходит на основе текста, проявили вскоре интерес к исследованию соотношения памяти и дискурса (Rothkopf, 1972; Meyer, 1975). Таким образом, мы стали свидетелями возрождения интереса к изучению дискурса в рамках традиции теории гештальтов, в значительной мере основанной на работе Ф. Бартлетта (Bartlett, 1932), к которой раньше на протяжении сорока лет ученые обращались лишь эпизодически (Cofer, 1941;

Gomulicki, 1956; Paul, 1959; Slamecka, 1959; Pompi & Lachman, 1967).

Это возрождение интереса не только к теориям понимания текста, но и к различным теориям организации памяти (теориям схем) было отмечено также и в области искусственного интеллекта. Здесь решающая перестройка парадигмы произошла в 1972 г. (Winograd, 1972; Charniak, 1972; Simmons, 1972). Компьютерное моделирование понимания языка потребовало разработки программ автоматической обработки текстов. Центральное место в исследованиях заняло моделирование знаний о мире, необходимых, например, для понимания историй или рассказов. Так понятие,, схемы" Бартлетта было снова взято на вооружение, причем в более эксплицитной форме; оно стало фигурировать под такими названиями, как,, схема",,, сценарий" или,, фрейм"; эти названия должны были указывать на роль способов представления знаний о мире в понимании дискурса и в других сложных когнитивных задачах (Schank & Colby, 1973; Minsky, 1975; Bobrow & Collins, 1975; Norman & Rumelhart, 1975; Schank & Abelson, 1977).

С начала первых интересующих нас исследований в области лингвистики, психологии, искусственного интеллекта и социальных наук прошло десять лет. Если вначале исследования проводились более или менее независимо и автономно друг от друга, то теперь мы становимся свидетелями растущей интеграции многих теоретических разработок. По проблемам междисциплинарного изучения дискурса в рамках новой и широкой области когнитивной науки опубликованы многочисленные книги и статьи, основаны два специальных журнала („Discourse Processing" (1978), „Text" (1981)) и регулярно проводятся конференции. Можно отметить многочисленные взаимные контакты между лингвистикой и психологией, лингвистикой и микросоциологией, а также между психологией и этнографией.

Уже в наших первых работах по когнитивным моделям понимания текста (Kintsch & van Dijk, 1975, 1978; van Dijk & Kintsch, 1978) мы стремились к интеграции разных точек зрения и . подходов к дискурсу, в особенности если это касалось наших собственных работ в данной области. Так, общая модель памяти была разработана на основе предыдущих работ по семантической памяти (Kintsch, 1970, 1972), а различные структуры текста, в частности локальная и глобальная когерентность, макроструктуры и суперструктуры анализировались либо в связи с их ролью в понимании и порождении текста—через призму ранних работ по лингвистике текста (van Dijk, 1972, 19 77 а), либо с точки зрения их значения для психологии (Kintsch, 1974).

Хотя междисциплинарная модель понимания дискурса на протяжении последних лет постоянно обогащалась и совершенствовалась как самими авторами, так и независимо от них другими исследователями (см. обзор этих работ в главе 2), представленную в настоящей книге модель следует считать не только результатом прежней работы, но и новым подходом к когнитивному моделированию понимания и порождения текста. Если нашу раннюю модель можно охарактеризовать скорее как структурную, то теперь мы предлагаем более динамичную, процессно-ориентированную, оперативную (on-line) модель, основанную на подходе, который мы назвали стратегическим.

1.2. Основные положения

Охарактеризовав исторические предпосылки нашей модели, представим теперь в произвольной форме основные положения, с помощью которых не только определяются основные теоретические понятия и компоненты модели, но и выявляются необходимые взаимосвязи с другими моделями функционирования дискурса, разработанными в лингвистике и социальных науках. В следующем параграфе дается описание основных компонентов модели, которая на теоретическом и экспериментальном уровнях подробно разрабатывается в последующих главах.

1.2.1. Когнитивные основания. Представим себе ситуацию, в которой некто оказался свидетелем дорожного происшествия. Мы исходим из того, что у человека конструируется ментальное представление этого происшествия, а его понимание наблюдаемых событий выражается в конструировании данного представления и его последствий, остающихся в памяти. Предположим, что другой человек слушает рассказ об этом происшествии. Мы считаем, что понимание рассказа также требует построения ментального представления. Конечно, репрезентация самого происшествия и репрезентация рассказа о происшествии не будут совпадать. Во втором случае мы получим представление уже вербализованной версии говорящего о случившемся (Hormann, 1976). Но общая характерная черта того и другого когнитивного процесса состоит в том, что свидетель происшествия и слушающий историю конструируют в памяти некоторое представление на основе визуальных или языковых данных. Мы называем это конструктивистским основанием модели.

Далее мы полагаем, что свидетель происшествия и слушатель рассказа о происшествии конструируют не просто некоторое представление на основе визуальных и вербальных данных—таких, как движение объектов, поведение людей (происходящие события) или произнесение высказываний, образующих рассказ, но, скорее, интерпретацию событий и высказывания (Loftus, 1979). В обоих случаях они конструируют значение: события интерпретируются как „происшествие", а языковое сообщение—как рассказ о происшествии. Мы называем это интерпретирующим основанием модели. В дальнейшем мы в основном будем иметь дело именно с этим семантическим аспектом обработки дискурса.

Мы полагаем также, что конструирование представления происшествия или рассказа о происшествии, и в частности значения воспринимаемого материала, происходит практически одновременно с осуществляющейся обработкой этого материала. Другими словами, мы не считаем, что свидетель и слушающий в нашем примере сначала обрабатывают и запоминают данные, относящиеся к соответствующим событиям, и только потом приписывают им значение. Это значит, что понимание осуществляется оперативно (on-line), то есть параллельно с обработкой воспринимаемых данных. Это постепенно развивающийся процесс, а не процесс, происходящий post hoc. Используя метафору из области вычислительной техники, мы назовем это оперативным основанием обработки дискурса (см.: Marslen-Wilson & Tyler, 1980).

Люди, понимающие реальные события или речевые события, способны сконструировать ментальное представление, и в особенности осмысленное представление, только при том условии, что они располагают более общими знаниями о таких событиях. Чтобы интерпретировать какое-то событие как дорожное происшествие, люди должны знать кое-что об обычном дорожном движении, о событиях, в которых участвуют машины и водители; что касается рассказов, то нужно иметь более общие знания о них и об их взаимосвязях с описываемыми событиями. Сходным образом очевидец и слушатель (в нашем примере) могут интерпретировать события в свете прошлого опыта, для которого были характерны аналогичные события и который может привести к формированию более общих знаний. Помимо этих знаний, у слушателя и свидетеля может быть и другая когнитивная информация: убеждения, мнения или установки, относящиеся к подобным событиям, а, кроме того, мотивации, цели или особые задачи, связанные с обработкой соответствующей информации. В общем, мы полагаем, что понимание включает в себя не только обработку и интерпретацию воспринимаемых данных, но и активацию и использование внутренней, когнитивной информации. Поскольку такую информацию можно рассматривать в качестве когнитивных предпосылок (presuppositions) конструирования модели, то мы можем назвать ее пресуппозиционным основанием модели.

Как будет показано более подробно ниже, восприятие и понимание каких-либо событий происходит не в вакууме, а в рамках более сложных ситуаций и социальных контекстов. Понимание этих событий означает поэтому также и то, что человек использует или конструирует информацию о взаимосвязях между событиями и ситуациями. Таким образом, понимающий располагает тремя видами данных, а именно: информацией о самих событиях, информацией о ситуациях или контексте и информацией о когнитивных пресуппозициях. Имеющаяся информация может быть объединена эффективным способом, чтобы как можно скорее и лучше (то есть осмысленно и целенаправленно) было сформировано ментальное представление события. Это означает, например, что наблюдающий за происшествием может конструировать значения, основанные на его пресуппозиционной информации, в то время как внешние данные отсутствуют; все это справедливо и для слушающего историю. У него могут возникнуть ожидания того, что будет сказано, прежде чем он это услышит в действительности, и это может облегчить ему процесс понимания, когда он действительно получит релевантную внешнюю информацию. На каждом этапе нет фиксированного порядка следования между воспринимаемыми данными и их интерпретацией: интерпретации могут быть сначала сконструированы и только позднее сопоставлены с воспринимаемыми данными. Мы видим, что людям присуща способность гибкого использования различных видов информации, что информация может обрабатываться несколькими возможными способами, что интерпретируемая информация может быть неполной и что главная цель процесса заключается в возможно более эффективном конструировании ментальных представлений. Это мы называем стратегическим основанием модели. Если другим основаниям было уделено должное внимание в прежних моделях когнитивной обработки дискурса, то в центре внимания настоящей книги находится как раз стратегический подход. Мы увидим, что он нерасторжимо связан с другими основаниями, в особенности с оперативным (on-line) основанием комплексной информационной обработки событий и связных текстов.

В заключение мы можем сказать, что важнейшие характеристики нашей модели основаны на представлении о том, что когнитивная обработка дискурса, равно как и любая другая комплексная обработка информации, является стратегическим процессом, в результате которого с целью интерпретации (понимания) дискурса в памяти конструируется его ментальное представление. В соответствующих процессах используется как воспринимаемая информация, так и информация, содержащаяся в памяти. Конечно, рассмотренные общие основания имеют много различных следствий и импликаций. Так, у конструктивистского основания есть важное следствие, заключающееся в том, что постепенное и оперативное (on-line) конструирование представления возможно только на основе структурного анализа и синтеза, обеспечивающих выявление на различных уровнях значимых единиц, а также способов, с помощью которых эти единицы могут объединиться в более сложные единицы. Эти и другие следствия из приведенных оснований будут рассмотрены в соответствующих главах книги.

1.2.2. Контекстуальные основания. Мы уже высказали предположение о том, что связные тексты вроде рассказа о каком-либо происшествии не существуют в вакууме. Они производятся и воспринимаются говорящими и слушателями в конкретных ситуациях, в рамках широкого социокультурного контекста. Поэтому обработка дискурса—не просто когнитивное, но в то же время и социальное событие. Это утверждение, конечно, очевидно, но здесь мы хотели бы подчеркнуть, что социальные характеристики дискурса взаимодействуют с когнитивными. Другими словами, когнитивная модель должна отражать тот факт, что связный текст и соответственно процесс понимания текста осуществляется в социальном контексте. Это мы называем основанием (социальной) функциональности. Наиболее очевидное когнитивное следствие из этого основания состоит в том, что пользователи языка конструируют представление не только соответствующего текста, но и социального контекста, и эти два представления взаимодействуют.

Точнее говоря, мы полагаем, что история о дорожном происшествии рассказывается и понимается в процессе коммуникации, в ходе которого слушатель получает информацию от говорящего, в данном случае о некотором дорожном происшествии (и о способе, с помощью которого говорящий кодирует это происшествие в своей памяти). Помимо всего прочего, коммуникативное основание может означать, что слушающий не просто пытается сконструировать свое представление рассказа, но сопоставляет эту интерпретацию с представлением о том, что намеревался сказать ему говорящий.

Так как дискурсу присущи намерения, или интенции, нам приходится иметь дело не только с лингвистическими объектами, но и с результатами некоторых форм социальной деятельности. Так, рассказывая историю, говорящий принимает участие в социальном (в данном случае—речевом) акте, утверждающем что-то или предупреждающем слушателя о чем-то. Формы и интерпретации рассказа могут быть обусловлены этой речеактовой функцией высказывания. Мы называем ее прагматическим основанием модели обработки дискурса. Одно из когнитивных следствий этого основания состоит, например, в том, что человек, интерпретирующий рассказ, конструирует также представление соответствующих речевых актов, приписывая определенную функцию или категорию действия речевому сообщению, а отсюда и говорящему. В этом случае слушатель оценивает дискурс с точки зрения его предназначенности к выполнению определенных прагматических функций: рассказ может быть прагматически приемлем в качестве речевого акта, только если контекстуальные условия соответствуют некоторым текстуальным свойствам.

Далее, надо полагать, что интерпретация дискурса как определенного речевого акта (или серии речевых актов) является частью интерпретации взаимодействия участников коммуникации в целом. В процессе общения и у говорящего, и у слушающего есть свои мотивы, цели и намерения; то же самое относится и к другим действиям, осуществляемым в данной ситуации, с которыми связаны речевые действия. Следовательно, прагматическое основание следует обобщенно считать интерактивным основанием. Опять-таки это ведет к предположению, что пользователи языка конструируют когнитивное представление вербального и невербального взаимодействия в той или иной ситуации. Отсюда следует, например, что представление дискурса в памяти зависит от предположений слушающего о целях и других мотивациях говорящего, а также от собственных целей и мотиваций слушающего рассказ или историю.

Наконец, как мы уже говорили, процесс взаимодействия участников коммуникации, включающий в себя обработку связного текста, сам по себе является частью социальной ситуации. Участники  речевого общения могут исполнять определенные функции или роли;

могут существовать различия в обстановке и местонахождении;

наконец, могут иметь место особые правила, условия или стратегии, контролирующие взаимодействие в такой ситуации. Нельзя говорить что угодно в любой ситуации. Возможные действия, а, следовательно, возможные цели и тексты ограничены определенными параметрами ситуации. О происшествии можно рассказать в баре, дома, своему другу или случайному попутчику в автобусе, но вряд ли такой рассказ является допустимым речевым актом на экзамене. Поэтому, чтобы понять рассказ, мы должны связать его прагматическую функцию с общими интерактивными ограничениями, детерминированными социальной ситуацией или же детерминирующими ее; и это возможно только в том случае, если мы определим в нашей модели, как в ней когнитивно репрезентирована социальная ситуация. Выражаясь более конкретно, скажем, что интерпретация значения и функций рассказа о происшествии будет различной в зависимости от того, рассказывается ли история друзьям, в неформальной обстановке, или же она сообщается свидетелем в суде. Значит, в конце концов, мы должны учитывать ситуационное основание когнитивной обработки дискурса. В качестве пресуппозиций оно может включать общие нормы и ценности, установки и условности, относящиеся к участникам и возможностям взаимодействия в определенной ситуации.

Несомненно, что все контекстуальные основания когнитивной обработки дискурса могут быть самостоятельно разработаны в рамках социологических моделей использования языка. Но и наши функциональные основания связаны с предположением, что процесс понимания включает в себя разные виды контекстуальной информации, а представления конструируются на основе речевого акта, коммуникативного взаимодействия и всей ситуации; наконец, эти представления стратегически взаимодействуют с пониманием самого связного текста. Следовательно, понимание—это уже не просто пассивное конструирование репрезентации языкового объекта, а часть интерактивного процесса, в котором слушатель активно интерпретирует действия говорящего.

Исследование характера представлений и процессов интерпретации контекстуальной информации не является нашей основной задачей, но мы постараемся их учитывать при описании процессов понимания связного текста.

1.2.3. Ограничения. У нас нет возможности рассматривать основания модели во всех подробностях. Поэтому мы, исходя из самых общих оснований, образующих базис модели, охарактеризуем только некоторые из ее компонентов. Хотя мы приводим здесь некоторые общие соображения о способах их взаимодействия, мы все же считаем, что сами компоненты могут быть описаны более или менее самостоятельно (Simon, 1969). Теперь перечислим три важнейших ограничения нашей модели:

1. Лингвистический анализ. Мы не полностью моделируем процессы анализа (или синтеза) языковой информации и ее семантической интерпретации; по большей части модель ограничена обработкой семантической информации.

2. Представление и использование знаний. Мы не будем полностью описывать базу знаний или другую когнитивную информацию, например мнения, убеждения и цели,—все, что дает необходимую информацию для различных семантических операций, используемых при понимании связного текста; используемое знание носит случайный и интуитивный характер, и мы будем останавливаться только на некоторых аспектах использования знания.

3. Мы не станем также заниматься систематическим представлением контекстуальной информации в процессах когнитивной обработки дискурса, то есть релевантными речевыми актами—общением и ситуацией; опять-таки эта информация будет использоваться для данного случая при необходимости определения семантических процессов.

Поскольку мы сформулировали более или менее общие гипотезы о взаимосвязях между семантическим и другими компонентами и в некоторых отношениях довольно подробно охарактеризовали их взаимодействие, то можно считать, что принципы семантической модели достаточно четко ограничены характером других компонентов.

Кроме теоретической неполноты, у модели есть ряд более эмпирических ограничений. До сих пор мы говорили о понимании связного текста вообще, используя пример понимания рассказа. Однако когнитивная обработка текста осуществляется также при участии в разговоре, беглом просмотре газеты, чтении лекции, чтении учебника, составлении полицейского отчета. Следовательно, можно считать, что принципы когнитивной обработки текста могут быть сформулированы на уровне, который охватывает все эти различные типы связного текста. Очевидно, что каждый тип текста имеет свои языковые и когнитивные различия, но мы их учитываем лишь от случая к случаю.

Далее, могут встречаться весьма различные пользователи языка. Они могут обладать различными знаниями и мнениями, исполнять различные социальные роли, могут быть взрослыми или детьми, мужчинами или женщинами, могут иметь разное образование и т. д. До определенного момента мы абстрагируемся от этих различий в надежде создать такую модель, в которую все эти вещи легко могут быть включены.

Наконец, существуют различные типы, стили и способы понимания. (Мы уже упоминали о просматривании газетной заметки).

С другой стороны, можно активно изучать или даже заучивать наизусть текст учебника, можно читать текст с большим или меньшим вниманием, располагать или не располагать отвлекающей контекстуальной информацией. От всех этих особенностей мы также абстрагируемся, исходя из того, что пользователь языка обрабатывает всю информацию, конструирует полное представление и прекращает это конструирование, как только оно удовлетворяет ряду условий, например условиям локальной и глобальной (макроструктурой) связности. Однако наш стратегический подход подчеркивает тот факт, что пользователи языка часто обрабатывают информацию не полностью или неточно и тем не менее чувствуют, что они понимают текст. Соответственно и мы ограничиваем модель собственно семантическим пониманием. Мы уже подчеркивали, что понимание прагматических и интерактивных аспектов дискурса не будет рассматриваться подробно, но это влечет за собой недостаточное внимание к личному опыту и взаимоотношениям слушателя, а также проблемам социального и идеологического понимания дискурса, или проблемам понимания самой личности, порождающей дискурс; такое понимание требует привлечения различных мотивационных и личностных структур.

Не может быть единого и однородного процесса понимания—в разных ситуациях пользователи языка демонстрируют различное понимание разных типов текста. Впрочем, наша модель отличается достаточной гибкостью и общим характером, чтобы постепенно учитывать всевозможные различия. В дальнейшем мы больше не будем всякий раз оговаривать ее теоретическую и эмпирическую неполноту. Точно так же не хотели бы особо подчеркивать идеализированный характер моделируемого процесса понимания. Перечисленные в этом разделе ограничения следует считать границами модели и в дальнейшем, то есть на протяжении всей книги.

1.3. Общая характеристика модели

1.3.1. Общие свойства. Многие модели языка и языкового использования, будь то в лингвистике или психологии, строятся на уровневой основе: морфонология, синтаксис, семантика и прагматика. Хотя такой принцип уместен в абстрактном описании, он не совсем пригоден с точки зрения моделей когнитивной обработки. Одно из основных допущений когнитивной модели состоит в том, что для процессов понимания и порождения текста характерно достаточно сложное взаимодействие информации, поступающей от разных уровней. Семантическая интерпретация не обязательно должна осуществляться только после завершения синтаксического анализа. Она может начаться и ранее на основе неполной информации о поверхностных синтаксических структурах, а во время синтаксического анализа может использоваться информация семантического и прагматического уровней. Хотя мы и пользуемся такими понятиями, как семантические и синтаксические единицы, все же наша модель оперирует более сложными образованиями. Так, мы будем анализировать понимание текста, начиная от слов и кончая самыми общими темами, или макроструктурами. Для понимания и интеграции всех этих различных единиц могут быть использованы различные виды информации. Так, для построения макроструктур мы можем использовать слова, в частности тематические слова, а для понимания слов использовать макроструктуры.

Наша модель ориентирована не на уровни, а на комплексность описания: мы идем от понимания слов к пониманию составных частей предложения и сложных предложений, затем—к последовательностям предложений и самым высшим структурам текста. Но существует постоянная обратная связь между менее сложными и более сложными единицами: понимание функции слова в предложении зависит от функциональной структуры предложения в целом, включая синтаксический и семантический уровень. Значит, вместо традиционной структурной модели понимания и порождения текста мы оперируем стратегической моделью.

Понятие “стратегии понимания” было введено в 1970 г. Бивером (В ever, 1970) в связи с рассмотрением некоторых проблем понимания предложения. Ряд других исследователей использовали это понятие, не отводя, однако, ему той центральной роли, которую сохраняем для него мы в нашей модели. Прежние представления о стратегии были часто ограничены определенными уровнями, например синтаксическим анализом. Мы хотим использовать это понятие более широко, прежде всего перейдя от уровня предложения к уровню текста. Во-вторых, нам хотелось бы использовать данное понятие на разных уровнях: для текстуальной и контекстуальной, а также внутренней и внешней информации.

Стратегические процессы во многом противоположны процессам алгоритмическим, или управляемым правилами. Примером последних является порождающая грамматика, дающая структурное описание предложения с помощью правил синтаксического анализа. Процесс может быть сложным, долгим, утомительным, но он гарантирует успешное достижение цели, если правила верны и применяются корректно. В стратегическом процессе такого гарантированного успеха нет, как нет и единого представления текста. Применяемые стратегии похожи на эффективные рабочие гипотезы относительно правильной структуры и значения фрагмента текста; дальнейший анализ может их и не подтвердить. Стратегический анализ зависит не только от текстуальных характеристик, но и от характеристик пользователя языка, его целей и знаний о мире. Это значит, что читатель пытается реконструировать не только предполагаемое (intended) значение текста—выраженное автором различными способами в тексте или в контексте,—но и значение, наиболее релевантное с точки зрения его интересов и целей.

Стратегии—это часть нашего общего знания: они представляют собой знание о процессах понимания. Стратегии образуют открытый список. Они нуждаются в изучении и заучивании, пока они не станут автоматизированными процессами. Новые типы дискурса и формы коммуникации могут потребовать разработки новых стратегий. Если некоторые из них, например стратегии понимания слов и простых предложений, усваиваются в относительно раннем возрасте, то со стратегией формулирования основной мысли текста это происходит гораздо позже. Что же касается схематических стратегий понимания структуры психологических статей, то они могут быть усвоены только после специ… Продолжение »

Вход на сайт
МЕНЮ
Copyright MyCorp © 2024
Бесплатный конструктор сайтов - uCoz